22 июня, в день начала Великой отечественной мы зажигаем свечи на Партизанской поляне, проводим митиги. Мы помним. Со слов тех, кто уже безмолвствует. Ходит и говорит совсем горстка. Некоторые живы, но этому не рады. Для них нет солнца, приветливого человеческого слова, пандуса, адвоката. Они — помеха для родных и для чиновников.
И некому похлопотать о спасении из семейного концлагеря.
Брянская бабушка, малолетняя узница, написала нам письмо, прислала копии документов. «Мои сверстники и те, кто были со мной в Германии, все уже умерли, — пишет она. — Свидетелей уже нет. Одна я живучая. Я уже тоже не хочу жить. Такую кару жизни прожить не дай бог никому эту муку».
Очень просила не называть её «как в паспорте» (всё соблюдено — прим. ред.). Боится, что её история ударит по внукам. А исповедь в газете — шанс, что взгляд со стороны изменит мучителя. Или через редакцию придёт помощь. Или услышат «там, наверху». И другие, кто мучает своих стариков — узнают себя, одумаются.
На Берлин
— Я, Касьянова Агафья Тихоновна, девичья моя фамилия Антошина, год рождения 1928. Десятого февраля, родилась в селе Еленске Хвостовический район Калужской области. Пенсионерка. Узница малолетняя, инвалид второй группы, недвижимая колясочница.
Во Вторую мировую войну в 1942 году была изгнана насильственно немецкими солдатами. Забрали меня на колхозном гумне. Я там работала. Нас было много. Всех посадили в машину и повезли в Хвостовический район. Потом на первый Брянск на станцию Урицкую. Там уже стоял поезд товарный. Людей было много и нас туда посадили, повезли вечером. Ехали два дня. Прибыл поезд в Германию прямо в Берлин. Всех повысадили и стали распределять. Я попала в город Губин, со мной несколько моих односельчанок.
Память на хребту
Три года мы там были от города Губина в двух километрах. Бараки все были в колючих проволках. В каждой комнате было по 12 человек, койки двухнарные. Я работала уборщицей на каком-то заводе. В 1944 году в апреле месяце была суббота. У нас был обед. Нам давали по три картошки и по две ложки подливы. Я ухитрялась получить две порции.
А был немец семидесяти лет, блюститель порядка в столовой. Как увидел меня, что я пересыпала в тарелку картошку, как начал меня бить резиновой плеткой. Все плечи мне побил, все кровинные были. До сих пор у меня память на хребту. Кое как меня выходили мои односельчане. Два месяца я не вставала.
Побег
В июне месяце 1944 году я решила сбежать с лагеря. Сбежали мы с одной девочкой односельчанкой. Звали ее Марфа Димидова. Она уже умерла как 20 лет. Днем мы сбежали. Ночью нас поймали. Нас предали два хохла украинца. Мы уже к Польше подбежали — и нас сразу полиция забрала. Три дня сидели в КПЗ. Потом на допрос.
После этого в тюрьму на две недели, а потом уже отправили нас в карательный лагерь города Франкфурт на Одере. Вот там нас били и что хотели, то и делали. По три месяца мы там отбыли и вернули нас опять в свой лагерь в Губин.
В 1945 году в мае месяце нас освободила Красная Армия. Мы с Марфой попали в воинскую часть. Нас прикрепили к солдатам. Мы собирали скот в Германии для отправки на родину. Собрали, погрузили в товарный поезд, и в июле приехали в Россию. Разгрузились в городе Ковеле. Нам дали справки в воинской части, и мы поехали домой.
На родину
Вернулась домой с Германии. Я приехала, родных не было. Мать и сестренка умерли в 1945 в марте. Дали мне справку в сельсовете и я устроилась на торфразработку. Отец с фронта сразу не пришел, а пришел в 1946 году, нашел меня и забрал к себе в Казань. Он попал по ранению в госпиталь Казани и женился в госпитале.
Я работала в Казани в институте. Вышла замуж. Жила 5 лет, потом разошлись. Я уехала на родину. Приехала в Брянск и устроилась на работу в торговлю. Работала официанткой в тресте столовой и ресторане. Вышла замуж. Родила двоих детей — сына и дочь.
Жизнь шла своим чередом. Росли дети, я старела.
Старость страшная
Больше жила с дочерью. С ней у меня к старости отношения были не важные. Она вышла замуж. Муж у нее был военный. Жила она на Украине. Затем его отправили в Афганистан. И она была с ним в Афганистане. Внук был со мной. Закончилась война, они остались живые. Приехали домой. И муж ее разбился на своей машине. Она осталась вдовой. Позже снова вышла замуж, был ещё ребёнок. Неудачно жили, на Украине в Луцке разошлись.
Она приехала ко мне жить в Брянск с двумя детьми, свою квартиру продала на Украине. У меня была двухкомнатная квартира на первом Брянске. Я ее прописала. Мы мою квартиру поменяли, двухкомнатную квартиру на трехкомнатную, с ее доплатой.
Стали вместе жить. Стали ругаться. Она стала выпивать. Стала руки распускать. Не работала. За квартиру платить нечем, дорого. Пенсия у меня маленькая была. Я хотела ее проучить. Подала на суд, чтобы мне отделили комнату. Я была квартиросъемщица и мне дали самую маленькую.
Она после этого совсем на меня разозлилась и от меня отказалась. «Ты, — говорит, — мне не нужна. Я за тобой ходить не буду». И вот я сейчас кое-как живу в этой маленькой комнате.
Коляска моя кое как проходит. Я уже на улице два года не была. Хотя у меня первый этаж. Но все равно съезда нет на коляске. Я не живу, а мучаюсь.
О, юность моя, молодость вся в муках, а старость вообще страшная.
Мечта о Доме ветеранов
И всё-таки Агафья Тихоновна мечтает последние дни пожить спокойно и мирно, без скандалов. Надеется свою долевую собственность, вот эти свои 11 метров, как-то продать и, возможно, получить жилищный сертификат на улучшение жилищных условий. Чтобы определили её в Дом ветеранов по Евдокимова, дом 1. Она просит откликнуться сведущих людей — «из собеса» и юристов, которые могут помочь ей советом и ссылками на законы и юридические нормы. «Брянская улица» просит оставлять комментарии — попробуем Агафье Тихоновне вместе помочь.
