Примерно, как сейчас с коронавирусом. Только тогда был дефицит информации, а теперь её с избытком. Но итог один — непонятно ни фига.
Тогда же мы узнали про такое явление, как кислотный дождь. Его наше поколение восприняло буквально — с неба прольется разъедающая всё и вся кислота. В первую очередь, сожжет волосы, потому — шапочки, капюшоны, зонтики.
В 93-м мы играли на фестивале в Кишиневе, и у наших друзей из местной группы Т=>чки была песня, где у негров после кислотного дождя не только волосы выпали («были кучерявые, а щас вот ни хрена!»), но даже пигментация кожи поменялась.
В июне того же, 1986 года, года к нам в пионерлагерь «Солнечный» завезли целый отряд «красногорских», лет по 10-11 им было. Не припомню в их отношении никакой нетолерантности, а что называли красногорскими — так то чисто термин, не подразумевавший негатива. Так, например, мог быть отряд «бежицких». Хотя, бежицким в нашем «Солнечном» однозначно был бы капец, да никому и в голову бы не пришло их туда заселять. С одним красногорским я даже дружил немного, сигареткой мог угостить, подогревал конфетами, печеньем, жвачкой — их-то родители не навещали особо.
Один эпизод запал в душу. Я играл в лагерной футбольной команде и у нас была форма — трусы такие футбольные (совкового фасона атласные, сивоватые, но все же норм по тем временам) и футболки с названием лагеря на груди и номерами на спине. Было круто для моих 12 лет. Брендировали футболки мы сами под руководством физрука, трафаретами и масляной краской. Цифры были 3D — заглядение, я даже пару трафаретов себе подрезал домой.
И в этой наряднейшей форме, в преддверии межлагерной спартакиады, мы тренировались на футбольном поле в тихий час, была у нас такая привилегия. А красногорские смотрели, у них тоже почему-то была привилегия шариться по лагерю в тихий час. Наверное, им просто не смогли донести, что так нельзя.
И вот как-то мы приходим на поле, а они уже играют. И у них тоже форма: одинаковые семейные трусы в цветочек и майки-алкоголички с нарисованными ручкой номерами. Им выдали, видимо, одинаковую одежку, когда вывозили. Тогда было дико смешно. Сейчас тоже смешно, но уже с оттенком грусти — возрастное, наверное.
А осенью у нас за домом достроили «Ресторан Дунай». Предшествовавших лет пять этот советский долгострой панельки на четыре подъезда простоял на стадии фундамента. Лабиринт сообщающихся подвалов без дверей был для нас экстрим-парком, квестом, площадкой для десятков игр. Взрослые там преимущественно бухали и творили прочие непотребства, они же и дали название этому вертепу: «Ресторан Дунай» кто-то написал огромными зелеными буквами у его восточного входа. В общем, он был незыблем, как советский строй!
Но тут его за месяц — в три смены круглосуточно — достроили до пятиэтажки и заселили, как мы решили, одной конкретно взятой деревней. Они все друг друга сразу знали! А один тут же возвел на крыше голубятню и ежедневно гонял своих сизарей, бегая с шестом меж антеннами. С этим дядькой мы даже подружились на почве аквариумистики. Он бы матерым по этой части, мы ходили к нему в гости, он делился опытом, улитками, водорослями и новорожденными мальками гупяшек там всяких да меченосцев.
Прикиньте сейчас ваш ребенок повадился бы ходить в гости ко взрослому незнакомому вам мужику! Позже выяснилось, что у нас во дворе был и такой изврат, но он к теме отношения не имеет. Никакой неприязни или предубеждения к поселенцам у нас, «коренных», не было, кстати.
Уже в последнее мое лагерное лето, в «Ёлочке» мне дико повезло с клинцовскими, их тоже по чернобыльской программе к нам завезли. Нам было по 14-15 лет, а им некоторым и по 16, мы сошлись на почве любви к heavy metal и говнороку, и проводили время совершенно сказочно. С последним летом детства мы попрощались очень по-взрослому.
В числе прочих пацанских достоинств, они владели искусством выполнять подобие татуировок оригинальным методом. Делали такие мелкие защипы пальцами на коже, и появлялось крошечное кровоизлияние, моментально приобретавшее пресловутый оттенок black’n’blue. Процедура была болезненной, но мы щедро себя покрыли надписями и узорами.
Мы тоже играли за лагерь на спартакиаде, но формы у нас не было. Там ни у кого не было — другая лагерная зона была, сельцовская. В ходе матча одна из команд просто играла без маек. И мы, оголившись по торсам, наводили на соперников ужас одним своим видом.
А уже в наше время довелось побывать в нашей зоне отчуждения. На самом краю Красногорского района. Там и сфотографировал этот обелиск на братской могиле 12-ти деревень. Не хочу словами раздувать чувства и эмоции, просто прикиньте: все дома, всю скотину, все постройки, уничтожили, свалили останки в котлован и сверху засыпали специально привезенной землёй!
В общем, нельзя забывать Чернобыль. Отселенных, оставшихся, ликвидаторов — всех надо помнить.
Фото автора и Романа Формина
